Лютер даже не сразу осознал, как крепко сжал кулаки. Вены на руках напряглись, а дыхание стало резким, прерывистым. Его грудь сдавило ощущение неприятного, липкого осознания, которое постепенно заполняло всё его сознание, пока он продолжал смотреть.
Когда видео только началось, он был напряжён, но в какой-то мере ещё сохранял спокойствие. Кабинет Гиттенса вызывал у него отвращение своим вычурным видом, этой напускной роскошью, пропитанной властью и бюрократией. Всё это выглядело настолько предсказуемо, что он невольно закатил глаза - конечно, у таких, как этот директор, обязательно должен быть кабинет, наполненный дорогими вещами, кожаной мебелью и алкоголем стоимостью с половину чьей-то зарплаты.
Но его раздражение быстро сменилось настороженностью, когда разговор перешёл к отчитыванию девушки. Что-то было не так. Да, её отчитывали за работу, но тон мужчины был не таким, каким бывает в подобных случаях. Он говорил спокойно, но в его голосе чувствовался скрытый подтекст, словно он давал понять, что она ему чем-то обязана. Весь его внешний вид, его манеры - это был человек, который привык получать то, что хочет, без лишних вопросов.
А потом появился алкоголь.
Лютерсразу почувствовал, как внутри что-то сжалось. Он уже видел подобные сцены, и его желудок непроизвольно скрутило от отвращения. Всё это выглядело слишком знакомо - властный мужик, который чувствует себя господином положения, и девушка, вынужденная сидеть перед ним, выслушивая его речи. Только вот Элеонора, в отличие от множества других людей в такой ситуации, не возражала. Нет, она даже не просто не возражала. Она подыгрывала.
Он не мог поверить в это сразу, но выражение её лица, манера держаться, слишком лёгкое принятие ситуации — это сбивало его с толку сильнее всего. Где было напряжение? Где страх или отстранённость? Почему она сидела рядом с ним, позволяя ему трогать её волосы, пить с ним дорогой виски, улыбаться?
Лютер почувствовал, как у него вспыхнул гнев, но это было странное, противоречивое чувство. Он был зол не только на Гиттенса, который пользовался своим положением, но и на саму девушку. Он ожидал увидеть сопротивление, возможно, страх, но вместо этого она охотно шагала в эту ловушку.
Он отвернулся, чувствуя, что смотреть дальше просто невыносимо.
-Серьёзно? Ради этого меня сюда притащили? Смотреть на утренний перепихон старого козла, которому и так всё позволено?
Сердце стучало громко, эмоции захлёстывали с такой силой, что он уже был готов вырубить видео, но… что-то заставило его вернуться к экрану. В следующую секунду он заметил движение руки девушки. Она что-то подсыпала в напиток. Лютер резко вскинул голову, его взгляд моментально стал цепким, внимательным. Нет, ему не показалось. Это было слишком быстро, слишком ловко, но он увидел это. Дыхание перехватило, в груди всё напряглось, как натянутая струна. А потом Гиттенс рухнул. Лютер резко подался вперёд, сердце ёкнуло. Его пальцы впились в край стола, словно ему нужно было за что-то зацепиться, чтобы не потерять равновесие.
- Что за херня?! - он даже не понял, что сказал это вслух.
Сознание металось, пытаясь осмыслить увиденное. Нет, это не яд, он видел Гиттенса утром, значит, это что-то другое. Снотворное? Тогда зачем? А потом девушка посмотрела прямо в камеру. В её глазах был гнев. Настоящий, ледяной, затаённый. Лютер застыл. Осознание ударило его, как молот.
Это всё было подстроено.
Каждое слово, каждое движение, вся эта игра - это не была случайность. Она не была жертвой. Она знала, что делала. Но зачем? Глаза Лютера были широко распахнуты, он чувствовал, как его собственное тело напряглось до предела.
Кто она?
Гнев, отвращение, разочарование, тревога - всё смешалось в хаос. Ему казалось, что он вот-вот сорвётся, что ему нужно что-то сделать, но что? Он ничего не понимал. Разговор мужчин у входа… «Будущее центра»… Гиттенс раздражён… Значит, всё-таки что-то пошло не так. Он тяжело выдохнул, глаза снова метнулись к экрану. Одна мысль ударила его, словно разряд тока:
Кто ты, Элеонора? Ты агент? Воровка? Или…
Он не договорил мысленно этот вопрос, просто открыл второе видео.Он должен был проверить. Он должен был убедиться, что ничего не упустил.
