Он всегда был таким. Не выбирал — соглашался. Не мечтал — поддавался. Всё началось ещё тогда, когда на дворе был октябрь, воздух пах ушедшим летом, а Освальду — было вечно семнадцать. Не “однажды”. Не “когда-то”. А вечно. Застрял там, на границе. На пороге между «мальчиком» и «тем, кто обязан знать, кем он хочет быть». После школы он шёл домой, как всегда — в одиночку. Дорога была та же: усталая, разбитая, украшенная тусклым светом уличных фонарей, чьи тени ложились на асфальт, как призраки чужих жизней. Он не имел ни воли, ни протеста. Если ему говорили: “Ты будешь врачом”, — он кивал. Если указывали, какие предметы учить, что заполнять, куда поступать — он не спорил. Он создавал иллюзию собственного выбора. Сам же убеждал себя: “Так надо. Так правильно. Это — мой путь. Другого выбора — нет, это — наилучший вариант.” Но юная душа Освальда никогда не принадлежала таблицам, учебникам и анализам. Она тянулась вверх — к звёздам, к необъятному космосу. Он хотел слиться с ней, исчезнуть в величии небес и стать частью чего-то большего, чем простое «Я» Но в его реальности звучало только: “На этом не заработаешь.” “Это несерьёзно.” “Ты должен…”
Ком в горле. Костыль в ноги. Свободы — ноль.Он не умел говорить “нет”. И единственное, что когда-либо по-настоящему делал — это бежал. Со временем его мечты превратились в пепел, а единственными спутниками стали: Секс. Наркотики. Алкоголь. Не как выбор, а как бегство. Наслаждения — как аспирин от боли, которая не проходит. Утро стало чужим. Под ледяной простынёй он просыпался в пустоте, где даже небо казалось блеклым, выцветшим, как старое фото. Звёзды? Украдены коварным Воришкой снов
Он признавался себе — в тишине. Признавался пьяным — в толпе чужих людей, которых называл друзьями. Признавался небу — молчаливо, в отчаянии, с дрожащим голосом: “Я не вывез это всё… Это не моя жизнь. Верните мои вечно 17.” Но никто не возвращает билеты в прошлое. Его поезд ушёл. А сам Освальд остался… Как спичка — зажжённая, но так и не использованная. Тлеющая, без смысла и без света. Каждая ошибка, каждый неправильный выбор — ухудшали результат и приводили к тому, где он сейчас.
— Сейчас бы вернуться… в свои вечно 17, когда не было этого чувства — сожаления. — сказал он не кому-то, а просто вслух. Мысли, вырвавшиеся изнутри во время разговора с Уинстоном. Тот смотрел на него. А Грин — молчал. Не встречал взгляда. Просто пожал руки, собрал вещи и… вышел. Раньше, чем Лео. Он снова сбежал. Не потому что не знал, что делать. А потому что боялся сделать ещё одну ошибку. На улице его ждал космолёт, тот самый друг и свидетель всех его побегов. Он прислонился к корпусу, рука по привычке, рефлекторно, потянулась в карман, нашла сигарету. Вот он, идеальный момент чтобы покурить, как раз — в ожидании Коррадо.
Он снова сбегает, но не потому что трус, а потому что иначе не умеет. Для него это стало ритуалом, чем-то рефлекторным, почти органическим. Как дыхание. Очередной раз — шаг назад, исчезновение, падение в пропасть, где не видно ни неба, ни дна. Он выбирает умереть — пусть и не физически. Исчезнуть с радаров. Стать тенью. Раствориться, как утренний дым над чёрной водой. Снаружи — он всё тот же, такой же балбес. Улыбается. Шутит. Ведёт себя нелепо, не специально. Но за этой маской прячется что-то гниющее, разрушающее, глубоко личное. Внутри — пустота, в которой эхом отражается каждый провал. Каждый упрёк самому себе. В его мысленном шкафу, под семью замками, гниёт нечто чудовищное — портрет, собирающий на себя всё прогнившее, все неосуществлённые поступки, грязь его равнодушия и внутренней капитуляции. Личный Дориан Грей, покрытый слоями плоти, как картина, написанная кровью. Он всегда выбирает уйти. Не доделать. Не дожать. Не остаться. Потому что остаться — значит брать ответственность и быть честным. А это— страшно.
Теперь — всё снова по сценарию. Он не борется. Не зовёт. Не объясняет. Он просто улетает. Полный одиночества. С глаз — долой, из боли — в забвение. Сядет в свой потрёпанный космолёт — старый, но верный — и рванёт в открытый космос, туда, где ничто не требует от него участия. Будет нестись, разрывая пространство, со скоростью, которую нельзя измерить километрами или светоыми годами — на скорости в сто минут в секунду. В какой-нибудь глухой барной станции на окраине Системы он сядет у стойки, свет будет неоновой ртутью, капающей с потолка. В бокале пенится крепкий алкоголь, с привкусом металла. На сцене — роботы поют ретро-мотивы, фальшивя и треща, но в каждой из этих песен он будет слышать что-то о себе. О потерянном времени. О невыбранных дорогах. О вечном “потом”, которое никогда не наступит. Он будет пить. Курить. Вдыхать чужие запахи и чужую тоску, надеясь забыться в этом хоть на час. И всё время смотреть в иллюминатор, наблюдая, как по небу тянутся космические лайнеры. Туда — на Восток, обратно — на Запад. Все они идут куда-то. А он как и всегда никуда. Ждёт. Не человека, не событие, даже не спасение. Он ждёт повторения. И оно обязательно произойдёт. Появится новый “Август Олдин”. Кто-то или что-то, что снова столкнёт его с повторением истории.
Сорвёт его с места, как стартер, и заставит взлететь. А после — возможно — разбиться. Потому что для него уже не важно: вверх или вниз, главное — обмануть себя, что ты не стоишь, что ты что-то делаешь.
Всё, что делает Грин — отражение его души. Он проживает не жизнь, а цикл. Вечный возврат. К побегу. К одиночеству. К самому себе, но обгоревшему, как метеорит после входа в атмосферу. Он ведь когда-то хотел иначе… Жить ярко, с азартом. С азартом открывателя новых миров.Покорить неведомое, найти среди звёзд дом как только накопит с операций. И там, в этой липкой стагнации, и умер Освальд Грин.
Официально он ещё жив, дышит, ходит, даже шутит. Но того, кто мечтал больше нет.
А теперь…Теперь ему как и всегда плевать. На звёзды. На романтику межгалактических полётов. На космос, что весом своей пустоты раздавил его хрупкие человеческие плечи. Он не покорил себя — а значит, никакой космос в том числе ему не покорится.
Рука нащупывает телефон в кармане — движение автоматическое, почти инстинктивное. Экран поцарапан, в одном из углов — мёртвая, чёрная точка. Задняя крышка растрескалась, словно панцирь, переживший войну. Удар грузового космолёта пришёлся не только по самому Натаниэлю, но и по вещам, что были при нём. Он запускает мессенджер, просматривает список переписок — сотни чатов, большинство из которых ничего не значат. Люди, лица, тени — случайные, проходящие, не оставившие ничего, кроме строки в истории сообщений.
Среди непрочитанного — короткое сообщение от матери. Целая неделя без ответа. Где-то глубоко внутри — толчок, как нож, воткнувшийся в сердце, но не остриём, а всей своей тяжестью. По спине — волна мурашек. Стыд. Противный, липкий, хронический. Стыд за то, что даже в мире, где он сам себе хозяин, он остаётся тем, кто подводит. За сорванные обещания, за утраченные ориентиры, за то, что он не показал брату, каким стоит быть, за то, что предал родительские надежды и сбежал в одиночество, будто оно могло его спасти. За то, что он — плохой сын.
Он скользит пальцами по экрану, будто избегая взгляда на конкретную переписку. И всё-таки возвращается к ней. Открывает. Не читает. Просто смотрит на текст, как на зеркало, в котором не отражается ничего, кроме вины. Потом — быстрое, сбивчивое сообщение. Без пунктуации, с опечатками. Смешанные извинения и новости, приукрашенные, местами откровенно фальшивые. Те, о чём можно говорить, и те, что лучше оставить под замком. Он не дрожит, не нервничает — просто чувствует, будто сдулся изнутри. Опустошение, будто кто-то вычерпал всё до дна. Палец зависает над кнопкой «отправить». Внутри — колебание. Торг с собой. Компромисс между страхом и совестью. Он глубоко выдыхает, хрипло и устало, так, как дышит человек, уставший быть не собой.
А впереди, на улице — закат. Солнце медленно опускается в горизонт, словно тонет, барахтается, хочет выбраться, но опускается всё ниже, исчезает. День уходит, уступая место ночи. И в этом закате — отражение его самого. Каждая попытка начать заново заканчивается так же — тишиной. Каждый контакт с прошлым рвётся, словно тонкая нить. Каждое движение вперёд — это ход по канату, натянутому между ним и призрачным счастьем, которому он не может дать даже определения. Он не знает, что ему нужно. Не понимает, чего хочет. Ни в чём не уверен. И всё чаще — не чувствует себя живым и настоящим.
Освальд — не герой. Не мученик. Не человек, за которым пойдёт кто-то другой. Он просто есть. Живёт, дышит, спотыкается, пытается. Как и все. Но каждый раз, когда тянет руки к своей мечте — оказывается, что там только пустота. Он тратит силы на то, чтобы стать собой, и теряет всё, что когда-то делало его — им.
— Что ж, опять испугался… — тихо, внутри.
Он медленно смахивает сообщение. Оно исчезает. Очередной провал. Очередной незаписанный фрагмент бесконечной хроники поражений. Он искал себя, а нашёл — только хаос. В попытке построить личность — разобрал её по кускам.
Глаза устремлены вверх. Сквозь поток космолётов и баррикады высоток — небо. Далеко-далеко. Там, где кончаются слова и начинаются звёзды. Он смотрит туда, где, возможно, его бы никто не винил, не спрашивал, не оценивал. Где он мог бы быть просто собой. Не героем. Не неудачником. Просто человеком. В вечность. Где Грин отражается эхом. Где он остаётся. Может быть, даже не живым. Но — по-своему свободным. Где светит не солнце, а нечто другое — ярче, чем Гамма и Омега.
Пальцы сжимаются. Телефон хрустит в ладони, корпус прогибается под усилием, ладонь краснеет, костяшки белеют. Он стискивает не телефон — себя. Всё, что было. Все эти дни, которые казались началом. Все мгновения — с Сигюн, с Ксю, с Грегором. Их разговоры. Прогулка по Альтауну. Коррадо, который мог быть наставником, братом — всё, всё уходит. Стирается. Как будто никогда и не существовало.
Дыхание сбивается. В груди — тяжесть. Головокружение. Тьма перед глазами. Он пытается вдохнуть — не может. И это не просто анемия. Не просто паническая атака. Это момент, когда весь космос давит на хрупкие плечи человека, который хотел быть сильным — и снова не справился.
Сигарета в руке крутится, вертится подобно планете вокруг своей оси. Освальд неестественно, несвойственно для себя разламывает её, выкидывает куда то далеко, как будто пытается откреститься от самого себя, от прошлого, как будто таким знаком пытается выкинуть всю боль и неуверенность которая копится в нём с самого первого дня. Каждый раз пытаясь быть уверенным - он собственными руками душит её же, он не спотыкается, а вставляет палки в собственные колёса. Он убивает свою надежду как профессиональный киллер, бесцельно бродит по грани, по лезвию ножа, без инициативы, без мотивов лезет туда откуда потом больно и страшно уходить.
Освальд оставляет надежду в глазах других людей, отдельную жизнь у чужих ног. Сажает новый цветок, который с необычайной лёгкостью мог бы вырасти лепестками до самых небес. Прошу, хватит, я устал. Он смотрит то вверх, то на своё отражение в экране телефона. Он умоляет не мир, не людей, а самого себя. Устал страдать, устал убегать, устал бояться.
Люди сжигают других, чтобы им не было холодно, другие - сжигают себя, чтобы не было холодно остальным. Освальд - занимается сжиганием самого себя чтобы ощутить каплю тепла в этом мире, где он сам выбрал быть с краю, где он выбрал отрешённость и одиночество шумной компании. Но это ведь не может продолжаться вечно, не может, потому что конец этого пути - это или петля или психбольница. Грин медленно сползает вниз, прислонившись к своему космолёту. В глазах - полная пустота, он как могильщик, он собирает свет, собственный, чужой, а после хоронит как в могиле, в могиле для светлячков. Он каждый раз ловит руками свет, дарит другим людям, пытается подарить себе, но в конце всё равно возвращается к своей личной могиле. Пропадает, разлетается в космической дымке, исчезает в тёмном небе сверкая огненными крыльями своего космолёта.
Он ошибался миллионы раз, он снова ошибётся, он продолжит мечтать видеть пламя в собственных глазах, видеть свет в отражении других и видеть веру в себя. Освальд, как бы не пытался, не может за мгновение перестать топтаться на месте, не может закапывать самого себя в могиле светлячков, не может перестать сжигать себя самого и тем более не может перестать убегать. Единственное, что он может - начать путь чтобы прийти к тому результату который ему нужен. Единственное что он считает верным - это попытки, это и есть безумие, он будет идти вдаль, вперёд, в космическую вечность как новый костер, как феникс, неважно, сколько он сожжёт на своём пути, но в конечном итоге ему просто хочется увидеть тот финал которого он достоин.
